Идеи и Идеалы

Положение русской и аборигенной женщины в Сибири XVII и начала XVIII в. исследовано в отечественной исторической литературе довольно слабо. Кроме статьи Н.Н. Оглоблина, трудно назвать еще какие-то более или менее яркие работы, посвященные этому вопросу. Поскольку его статья вышла в 1890 г., то, очевидно, что с того времени подходы к проблеме несколько изменились.

В современной историографии проблема социального осмысления половых различий рассматриваются через призму гендерной теории. Феминистический подход показал, что привилегированное положение мужчин в обществе, которое именуется «патриархатом», обеспечивается не только институтами, прямым насилием и т.п., но и глубоко встроено в язык, который определяет место женщины в социальной структуре через контроль за речевыми практиками. Рассмотрение конкретного исторического материала показывает нам, как положение женщин определялось на уровне прозвищ, скрытых оценок, язвительных пословиц и поговорок, слухов и толков. В практике реальных отношений женщины очень часто оказывались полностью бесправными, лишенными даже права на распоряжение собственной судьбой и собственным телом. Особенно часто такое незавидное положение приходилось на долю аборигенной женщины, испытывавшей двойной и тройной гнёт. Положение русской женщины привилегированных классов могло быть несколько лучше, она могла обладать не только бо́льшими ресурсами, но и правами.

Женщины часто использовались как инструменты мужской деятельности, шла ли речь о сложных переговорах или об исполнении воли мужчин по контролю над другими женщинами и их действиями.

Сложный и многомерный мир гендерных отношений в Сибири XVII в. не может быть исчерпан в рамках одной статьи и требует дальнейшего исследования.

В статье ставится вопрос о связи социального изучения и социального действия. Отмечается, что в настоящее время социальность понимается иначе, чем в период становления социальных наук. Речь сегодня идет не социальных законах, а о нелинейных процессах, которые описываются с использованием системного подхода и синергетики. Социальный техник опирается в данном случае на знания, полученные в ходе изучения социальности, на реконструкции конкретной истории социальности, социальные тренды современности. Автор ставит задачу охарактеризовать отношения между такими характеристиками социальности, как экономика, государство, общество, власть, массы, культура. Он показывает, что социальность можно представить, как состоящую из трех сфер. В первой выделяются три основные подсистемы: государство, общество и экономика, причем конституирующим элементом здесь будет государство. Во второй (антропологической) сфере автор выделяет новоевропейскую личность, сообщества, массы, а также общество, но понимаемое уже в антропологическом плане. Личности и сообщества в антропологической сфере, как правило, функционируют в двух режимах ‒ нормативном и паразитном (рентостроительство, использование социальных структур не по назначению и т.п.). В третьей сфере, охватывающей две другие, социальность рассматривается в популяционном контексте. Речь идет о том, что государство и общество не одно, их много, и они вступают в различные взаимоотношения (борьба за территорию и ресурсы, конкуренция, помощь друг другу, обмены разного рода и др.).

Выделяются и характеризуются основные процессы социальности: глобализация и модернизация, реализация социальных схем и концепций, процессы «пост» и «контр», процессы постановки и решения проблем («вызовы» и «ответы» на них). В последней части работы предлагается авторская реконструкция конкретной истории социальности, а также социальных трендов современности. 

В статье рассмотрены некоторые особенности формирования политической и интеллектуальной элиты России, связанные с осознанием цивилизационных особенностей русского общества. Опираясь на исследования отечественных и зарубежных мыслителей, автор ставит вопрос о том, можно ли рассматривать Россию как один из образцов цивилизационного устройства. Цивилизации представляют собой весьма широкие геополитические объединения, формирующие соответствующие элитарные слои. Обращается внимание на характеристики элит, их роль в жизни общества. Элиты неоднородны, они возникают в разных социальных слоях. Элита предстает как неформальное объединение таких групп. Указано на важность существования политической и интеллектуальной элиты, взаимная поддержка которых создает необходимое соответствие между мировоззренческими установками и практическими действиями в обществе. Обращено внимание на этические характеристики элитарных групп, в частности, на взаимосвязь индивидуальной нравственности с осознанием и исполнением общественного долга, возлагаемого на элиты их положением в обществе.  Автор соглашается с мнением В.О. Ключевского, указавшего на особенности становления государственного сознания княжеской элиты периода Киевской Руси. Оно не является сознанием этническим, оно начинается с осмысления территориальной общности земель и проживающего на ней народа, объединяемых княжеской властью. В феодальный период роль интеллектуальной элиты выполняло православное духовенство, обращавшееся не только к формированию личной нравственности людей, но и к осмыслению идеологии Московского государства. Исторически неизбежный переход к промышленной стадии развития потребовал становления светского сознания и новой элиты, способной к его развитию. Автор указывает на важную роль исторического сознания как этической основы для внутриэлитного согласия и для консенсуса общества и элиты. В этих условиях в российской элите возникает противоречие между попытками осмысления собственной цивилизационной идентичности и ориентацией на западный образец развития. Автор указывает на нерешенность названного противоречия и его влияние на современную историю России.

Президентская кампания 2020 г. в США принесла много сюрпризов для аналитиков и создала новые прецеденты в ремесле политтехнологов. В праймайриз были продемонстрированы совершенно разные подходы к ее ведению и, в частности, к организации ее «наземной» части, которая в англоязычной литературе получила название ground game (GG). Статья содержит краткий анализ основных трендов, стратегий и технологиий ведения GG в президентских кампаниях за последние 20 лет, который имеет целью объяснить, что происходит в текущей кампании. Называются основные причины повышения внимания и затрат на GG в президентских кампаниях, которые сделали GG полигоном реальной демократии в смысле не только прямого участия населения, но и его решающей роли в этом процессе. В статье также описываются нововведения в организации GG за 20 лет: от кампании Буша младшего в 2000 г. до кампании включившегося последним в президентскую гонку Майкла Блумберга в 2020 г.: сетевой маркетинг, выделение целевых групп (microtargeting), организация кампании в виде общественного движения (distributed or big organizing) и др. Основной фокус в анализе сделан на организационной структуре GG и процессе формирования коалиции избирателей. Статья описывает четыре базовые организационные модели GG, задействованные в текущей кампании: партийная инфраструктура, иерархихическая сеть социальных организаторов, социальное движение или революция снизу, «филантропическая» модель. С помощью этих моделей проанализированы GG и состав коалиций в праймериз Байдена, Сандерса, Блумберга, а также основания, по которым Демократическая партия на данном этапе предпочла Байдена остальным кандидатам. Делаются выводы, что Байден является пока номинальным, неокончательным кандидатом партии, и что его GG в праймериз делается по модели последней кампании Обамы, что делает ее успех в новой электоральной ситуации сомнительным.

В статье рассматривается проблема устойчивости национального менталитета в условиях глобализации и, как следствие, обновление механизмов и результатов конструирования идентичности, возникновение ее новых видов. Представлено методологическое обоснование исследования данной проблемы, основой которого выступает авторская концепция социопространственной идентичности, позволяющая выявить некоторые имманентные характеристики процесса формирования идентичности. Отмечается, что идентичность является результатом функционирования ментальных структур на разных уровнях социальной организации, т.е. национального менталитета и ментальностей. Выделение различных видов идентичностей весьма условно. Жизненное пространство характеризуется многослойностью и мозаичностью и содержит множество факторов-детерминант как ментальных структур, так и идентичности. Совокупность данных факторов формирует синтезированную единую идентичность, обозначенную как социопространственная идентичность. Немаловажным обстоятельством, трансформирующим идентичность, представляется преодоление национальных границ в процессе ее формирования. Конструирование идентичности рассматривается с позиций синергетического подхода, позволяющего выявить закономерности социокультурных процессов в условиях нелинейного развития, отражающего неравновесность социальной системы и ее компонентов. Рассмотрены факторы-детерминанты трансформации идентичности, в числе эндогенных – ментальные структуры общества, детерминирующие идентичность различных видов в процессе своего функционирования; этнический состав населения; формирование гражданского государства как альтернативы национальному. Основными экзогенными факторами выступают глобализация и миграция, а также глокализация. Данные факторы детерминируют разнонаправленные тенденции в процессе конструирования идентичности, что отражено посредством анализа современного социально-философского дискурса формирования постнациональной идентичности (Б. Андерсон, У. Бек, З. Бауман, Дж. Деланти, К. Кэлхун, Ю. Хабермас). Дети мигрантов, рожденные в принимающей стране, являются носителями социопространственной идентичности, предполагающей гибкость и слоистость. Уникальность социопространственной идентичности состоит в ее многогранности, вмещающей разные виды идентичности.

В настоящей статье автор поднимает проблему социальной дезадаптации современного человека, обращаясь к наследию немецкого философа-экзистенциалиста Карла Ясперса. В качестве основной причины сопротивления и страданий человека перед лицом перемен рассматривается мировоззренческая ригидность (метафора «раковины» Ясперса). Философское значение данного феномена амбивалентно, поскольку сооружение «раковины» из привычного уклада жизни, устоявшихся ценностей, эмоциональных и поведенческих сценариев человека также является одним из бессознательных механизмов защиты от боли и неопределенности во внешнем мире. В статье обсуждаются механизмы формирования и преодоления внутренней ригидности человека как явления, препятствующего подлинному выражению жизни на индивидуальном и межличностном уровнях. Понятие пограничной ситуации, введенное Ясперсом для обозначения над-индивидуального вызова, ведущего к глубинным преобразованиям личности, осмыслено автором в историко-культурном контексте современности. Автор ставит вопрос о возможностях расшатывания мировоззренческого панциря не только в ситуациях вынужденности и экзистенциального кризиса, но и путем сознательного порыва человека к саморазвитию. В связи с этим обосновывается актуальность дальнейшего развития философских идей Карла Ясперса в аспекте «мягких» пограничных ситуаций. В качестве таковых обсуждаются путешествия, опыт толерантного проживания неприемлемости при коммуникации с другим человеком, а также получение новой информации, указывающей на бессознательно вытесняемый аспект реальности. Автор приходит к выводу о том, что самый короткий путь к повышению витальности лежит через сознательное раскачивание собственной ригидности и состоит в получении того опыта, который внутренне связан с наибольшим сопротивлением и эмоциональной интенсивностью. Личная ответственность за столкновение с неопределенностью жизни позволит человеку достичь более высокого уровня осознанности, глубины чувствования и волевой включенности. В созвучии с идеями Карла Ясперса автор утверждает, что неограниченные возможности роста открываются, если человек прикладывает усилия для раскрытия своего потенциала через алхимическое преобразование собственных запретов, ограничений и обусловленности.

Поставлена проблема методологически корректного вариативного описания моделей социокультурных трансформаций как основы формирования эффективных моделей регулирования соответствующих процессов. В парадигмальном поле социокультурных исследований фиксируется наличие целой панорамы интерпретаций социокультурного подхода, выдвигаемых в связи с анализом социокультурной динамики и трансформаций в различных регионах мира. На основе выделенных интерпретаций социокультурного подхода эксплицируются различающиеся модели социокультурных трансформаций. Акцентируется значимость методологического наследия П.А. Сорокина для анализа данного процесса. Предлагается авторское видение исследовательского опыта этого выдающегося российско-американского социолога в описании социокультурных трансформаций, дается оценка возможностей его использования применительно к современной России.

По мнению авторов, в терминологии П.А. Сорокина дореволюционную российскую и советскую культуры следует идентифицировать как культуры идеациональные, развивавшиеся в парадигме православия и его реформации. История России может быть рассмотрена как серия последовательных и нарастающих приливов идеациональной культуры, которые эпизодически сдерживались временным возвышением культуры чувственной. Постсоветский период оценивается как противоречивый процесс насаждения чувственной культуры. В перспективе возможен очередной прилив идеациональной культуры.

Делается вывод, что при диагностике социокультурной динамики современной России возможно использование различных интерпретаций, обеспечивающих эмпирически-конкретное описание хода социокультурных трансформаций. Применение конкурирующих друг с другом методологических интерпретаций и модельных типологизаций способно обеспечить разноплановый и панорамный анализ социокультурной динамики, что является важной теоретической предпосылкой определения оптимальных моделей ее регулирования на разных уровнях социальной организации в перспективе социокультурной интеграции России. С учетом ее широкого регионального и этнокультурного разнообразия, возможна реализация различных фазовых моделей социокультурных трансформаций в зависимости от типа региона, особенностей этнокультурного и этноконфессионального ландшафта.

Изыскания в области человеческого капитала (ЧК) приобрели в отечественной науке фронтальный характер. Эти изыскания имеют место и в методологии. По мере развития проблематики начиная с 1960-х гг. формула расчета ЧК неуклонно усложнялась, вбирая в себя всё новые и новые индикаторы. Даже само это усложнение стало в итоге предметом дискуссий в экспертном сообществе, не говоря уже о необходимости, состоятельности и технологичности учета отдельных составляющих «индекса человеческого развития». Проявлением такого усложнения стал и междисциплинарный характер исследований ЧК. В дискуссию включились социологи, психологи, специалисты в области IT-разработок и др. Соответственно, расширяется и методологический базис исследований и экспертного диалога. Например, уже звучат голоса о необходимости использования в исследованиях ЧК качественных методов.

На этом фоне всё очевиднее становится мультипарадигмальность проблематики. Пока экономисты либертарного толка колдовали над макроэкономическими показателями образования и доходов и экстраполировали результаты на единичного человека как носителя особого капитала, спекулятивная методологическая природа таких процедур ещё могла оставаться в тени. Но чем сложнее игрушка, тем легче её сломать. Оказалось, что ЧК имеет сложное строение, и вопрос, что является основным и обязательным в его структуре, всё сильнее зависит от системы аксиоматических установок и терминологического аппарата. То есть от парадигмы рассмотрения предмета. Альтернативой либертарианству выступает марксистская парадигма, на стороне которой генетический приоритет. Понятия родовой сущности человека и товара «рабочая сил» были введены в научный оборот за столетие до пионеров исследования ЧК.

На наш взгляд, наибольшую интригу в межпарадигмальном полилоге создает виталистская парадигма. По крайней мере, именно здесь можно найти ответ на самый неудобный для теории ЧК вопрос: если интенсивность образовательных практик и капитализация человека находятся в прямой пропорции, то как объяснить тогда пресловутый «синдром троечника»? Прояснить значение мотивационного фактора пассионарности в различных парадигмальных транскрипциях призвана настоящая статья.

В статье рассматриваются проблемы ассимиляции в СССР и РФ через призму особенностей межэтнических браков в стране. В СССР межэтнические браки были локомотивом ассимиляции. Но была ли это ассимиляция с русскими или с наднациональным образцом – «советским человеком»? В статье рассматривается сценарий «дружбы народов», как он в реальности воплощался в СССР, будучи основой межэтнических браков. Рассматривается роль в ассимиляционных процессах в стране русских, прежде всего тех, кто проживал в союзных республиках и вступал в межэтнические браки, а также отношение к межэтническим бракам в современной России. Анализируются и сравниваются результаты опросов общественного мнения об отношении к межэтнической брачности, рассматриваются выявленные разными исследователями стратегии взаимоотношений в браке межэтнических пар. Приводятся данные проведенного автором социологического опроса среди русских-студентов вузов ряда городов России, по которым изучались соотношения приятия/неприятия межэтнического брака в контексте формирования в стране стихийного социокультурного сценария межэтнических отношений. Делается вывод об отсутствии в сознании россиян ценностных доминант, утверждающих значимость межэтнических браков (как это было в СССР), т.е. этнокультурных предпосылок заключения этнически смешанных браков. Однако сохраняются со времен СССР определенные модели действия, которые облегчают взаимодействие представителей разных народов на обыденном уровне и тем способствуют образованию этнически смешанных брачных союзов, т.е. присутствуют этнопсихологические предпосылки межэтнических браков. Поэтому можно поставить вопрос об остановке ассимиляционных процессов в России. Несмотря на то, что межэтнические браки сегодня порой воспринимаются с тревогой, их доля среди всех браков в России по сравнению с РСФСР почти не сократилась. Однако межэтнические браки существуют в контексте уже не межэтнических, а межличностных отношений и связей порой этнически индифферентной социальной структуры большого российского города, где на поведенческом уровне складывается практически гомогенная среда.

Практика community organizing (объединение гражданского населения в локальные самоуправляемые сообщества) устойчиво ассоциируется с идеей развития низовой демократии. Предполагается, что такие демократические структуры, независимые от государственной администрации, станут инструментами прямого участия людей в социальном и экономическом развитии непосредственной среды их проживания. Идеологи и практики community organizing в США исходят из того, что благоустройство городской среды есть вопрос политический, а наличие депрессивных районов является результатом неравномерного распределения ресурсов на каждом из уровней: государство – штат – округ – город. В связи с этим community organizing предполагает наделение локальных сообществ политической субъектностью, обучение их коллективным тактикам давления на государственную администрацию с целью принудить ее прислушаться к выдвигаемым сообществом требованиям.

Предпринятый в статье анализ ключевых моделей community organizing в США показывает, что такой подход не устраняет зависимости локальных гражданских сообществ от государства как от основного агента социальной и экономической помощи. Сообщества остаются «средой обслуживания», что значительно сужает социальную базу community organizing. Методы community organizing доказали свою эффективность в объединении малообеспеченных слоев городского населения. Более того, в случае ACORN удалось объединить локальные сообщества в единую централизованную сеть, способную быть проводником «левой» повестки расширения «попечительских» обязательств государства по отношению к беднейшей прослойке. Однако выделение в качестве целевого сегмента малообеспеченных слоев и замыкание на идеологии государства всеобщего благосостояния лишает community organizing возможности стать универсальной моделью развития низовой демократии.