Идеи и Идеалы

Изыскания в области человеческого капитала (ЧК) приобрели в отечественной науке фронтальный характер. Эти изыскания имеют место и в методологии. По мере развития проблематики начиная с 1960-х гг. формула расчета ЧК неуклонно усложнялась, вбирая в себя всё новые и новые индикаторы. Даже само это усложнение стало в итоге предметом дискуссий в экспертном сообществе, не говоря уже о необходимости, состоятельности и технологичности учета отдельных составляющих «индекса человеческого развития». Проявлением такого усложнения стал и междисциплинарный характер исследований ЧК. В дискуссию включились социологи, психологи, специалисты в области IT-разработок и др. Соответственно, расширяется и методологический базис исследований и экспертного диалога. Например, уже звучат голоса о необходимости использования в исследованиях ЧК качественных методов.

На этом фоне всё очевиднее становится мультипарадигмальность проблематики. Пока экономисты либертарного толка колдовали над макроэкономическими показателями образования и доходов и экстраполировали результаты на единичного человека как носителя особого капитала, спекулятивная методологическая природа таких процедур ещё могла оставаться в тени. Но чем сложнее игрушка, тем легче её сломать. Оказалось, что ЧК имеет сложное строение, и вопрос, что является основным и обязательным в его структуре, всё сильнее зависит от системы аксиоматических установок и терминологического аппарата. То есть от парадигмы рассмотрения предмета. Альтернативой либертарианству выступает марксистская парадигма, на стороне которой генетический приоритет. Понятия родовой сущности человека и товара «рабочая сил» были введены в научный оборот за столетие до пионеров исследования ЧК.

На наш взгляд, наибольшую интригу в межпарадигмальном полилоге создает виталистская парадигма. По крайней мере, именно здесь можно найти ответ на самый неудобный для теории ЧК вопрос: если интенсивность образовательных практик и капитализация человека находятся в прямой пропорции, то как объяснить тогда пресловутый «синдром троечника»? Прояснить значение мотивационного фактора пассионарности в различных парадигмальных транскрипциях призвана настоящая статья.

В статье рассматриваются проблемы ассимиляции в СССР и РФ через призму особенностей межэтнических браков в стране. В СССР межэтнические браки были локомотивом ассимиляции. Но была ли это ассимиляция с русскими или с наднациональным образцом – «советским человеком»? В статье рассматривается сценарий «дружбы народов», как он в реальности воплощался в СССР, будучи основой межэтнических браков. Рассматривается роль в ассимиляционных процессах в стране русских, прежде всего тех, кто проживал в союзных республиках и вступал в межэтнические браки, а также отношение к межэтническим бракам в современной России. Анализируются и сравниваются результаты опросов общественного мнения об отношении к межэтнической брачности, рассматриваются выявленные разными исследователями стратегии взаимоотношений в браке межэтнических пар. Приводятся данные проведенного автором социологического опроса среди русских-студентов вузов ряда городов России, по которым изучались соотношения приятия/неприятия межэтнического брака в контексте формирования в стране стихийного социокультурного сценария межэтнических отношений. Делается вывод об отсутствии в сознании россиян ценностных доминант, утверждающих значимость межэтнических браков (как это было в СССР), т.е. этнокультурных предпосылок заключения этнически смешанных браков. Однако сохраняются со времен СССР определенные модели действия, которые облегчают взаимодействие представителей разных народов на обыденном уровне и тем способствуют образованию этнически смешанных брачных союзов, т.е. присутствуют этнопсихологические предпосылки межэтнических браков. Поэтому можно поставить вопрос об остановке ассимиляционных процессов в России. Несмотря на то, что межэтнические браки сегодня порой воспринимаются с тревогой, их доля среди всех браков в России по сравнению с РСФСР почти не сократилась. Однако межэтнические браки существуют в контексте уже не межэтнических, а межличностных отношений и связей порой этнически индифферентной социальной структуры большого российского города, где на поведенческом уровне складывается практически гомогенная среда.

Практика community organizing (объединение гражданского населения в локальные самоуправляемые сообщества) устойчиво ассоциируется с идеей развития низовой демократии. Предполагается, что такие демократические структуры, независимые от государственной администрации, станут инструментами прямого участия людей в социальном и экономическом развитии непосредственной среды их проживания. Идеологи и практики community organizing в США исходят из того, что благоустройство городской среды есть вопрос политический, а наличие депрессивных районов является результатом неравномерного распределения ресурсов на каждом из уровней: государство – штат – округ – город. В связи с этим community organizing предполагает наделение локальных сообществ политической субъектностью, обучение их коллективным тактикам давления на государственную администрацию с целью принудить ее прислушаться к выдвигаемым сообществом требованиям.

Предпринятый в статье анализ ключевых моделей community organizing в США показывает, что такой подход не устраняет зависимости локальных гражданских сообществ от государства как от основного агента социальной и экономической помощи. Сообщества остаются «средой обслуживания», что значительно сужает социальную базу community organizing. Методы community organizing доказали свою эффективность в объединении малообеспеченных слоев городского населения. Более того, в случае ACORN удалось объединить локальные сообщества в единую централизованную сеть, способную быть проводником «левой» повестки расширения «попечительских» обязательств государства по отношению к беднейшей прослойке. Однако выделение в качестве целевого сегмента малообеспеченных слоев и замыкание на идеологии государства всеобщего благосостояния лишает community organizing возможности стать универсальной моделью развития низовой демократии.

  Электоральная культура в современном российском обществе связана с критической трансформацией социальных и культурных ценностей, формирующих демократическое политическое сознание. В центре внимания – социокультурная практика свободного волеизъявления человека в обществе – ее генезис и формы проявления в обществе безгосударственного типа. Делаются выводы о том, что: электоральные практики были присущи архаическому человеку и с них можно вести отсчет эволюции электоральной культуры человечества; электоральная культура безгосударственного общества представляет собой смешанный тип культуры, основу которого составляет согласованный кооперативный характер субъектов, выступающих в качестве равных по социальному статусу; в безгосударственном типе общества показатели человеческой свободы, личной автономии человека выше, чем в государственном, а степень отчуждения человека от власти и общества гораздо меньше; самоорганизация безгосударственного общества  включала в себя  ряд элементов – самоуправление и самоконтроль, механизмы саморегуляции и самопроверки, что говорит о достаточно высоком уровне электоральной культуры в безгосударственных обществах, в рамках которого «обычай» можно интерпретировать как правовую норму  или протоправо.

В статье анализируется инновационный характер политтехнологии, использованной командой Владимира Зеленского в президентской кампании 2019 г. в Украине. Исследуется, каким образом была выиграна кампания, и, в частности, рассматривается ее политтехнологический сценарий, основанный на сериале «Слуга народа» и других политических шоу студии «Квартал-95». В статье анализируются основные инновационные характеристики сценария: сценарий как курс «игр на развитие» и средство мобилизации избирателей; обратный отсчет времени в избирательной кампании; театральная и игровая природа сценария; группа граждан, или коллективный субъект-заказчик кампании как альтернатива политтехнологам, работающим «в тени власти и олигархов»; отказ от старых технологий, включая манипулятивные; интерактивный характер кампании и ее высокая эффективность; десакрализация авторитарной власти в ходе кампании; заявка на переформатирование властных институтов и превращение их в более прозрачные и ответственные перед народом; изменение модели участия населения в политике; «эффект Зеленского». Рассматриваются проблемы и анализируются особенности перехода кампании Зеленского из виртуального режима в реальную жизнь. Делается вывод о том, что сохраняется угроза политического реванша, обсуждаются политтехнологические задачи по поддержке нового курса.

В статье рассматриваются социальные и социально-политические процессы, протекающие в Центральной Азии. Обсуждаются новое понимание социальной солидарности в традиционном восточном обществе и наметившийся переход к модели национальной государственности Узбекистана, построенной на принципах взаимодействия с гражданским обществом. Проблема заключается в том, что социальная солидарность в эпоху демократических свобод строится в контексте поиска баланса между необходимостью усиления национального государства и естественным процессом развития гражданского общества. Для восточных государств этот баланс всегда имел свою специфику. Цель исследования – выявление возможностей и барьеров социальных и социально-политических процессов, построенных на обращении к солидарности как социальному механизму, позволяющему эффективно интегрировать общество. При этом отмечается политическая и идеологическая составляющая социальной солидарности, которую часто используют в качестве лозунга. Анализируются факторы и условия развития социальной солидарности. Сама социальная солидарность интерпретируется как фактор развития национальной государственности. Узбекистан при этом всё чаще становится инициатором объединения и солидарности государств и обществ на всей территории Центральной Азии и Востока. На основании данных интервью, проведенного центром «Стратегия прогресса», демонстрируется оценка социальных изменений со стороны экспертного сообщества. Показано, как интеллигенция принимает концепцию солидарности. Социальная солидарность, с точки зрения интеллигенции, позволит: снизить социальную напряженность в многокультурном и многоэтничном узбекском обществе, с территориальным обозначением границ, оставшимся от советской эпохи, и сохранившейся клановостью; привести к росту институтов гражданского общества, некоммерческих, негосударственных организаций, и, соответственно, к снижению роли силовых структур. Наконец, это пойдет на пользу социально-психологической атмосфере в обществе, поддержит позитивные социальные настроения. В заключении статьи ставится новая научная проблема, связанная с поиском критериев социальной солидарности (или состояния данного процесса), и необходимостью проведения обследования общественного мнения, для понимания того, что думают по этому вопросу различные социальные группы.

В публикации затрагивается проблема современного терроризма, которая приковывает внимание исследователей уже несколько десятилетий. Число терактов с каждым днем становится всё больше. Несостоятельность контртеррористической деятельности  вызвана, прежде всего, непониманием сущности этого социального явления. Привычное оценивание тех или иных действий с позиции «хорошо» или «плохо» уводит исследователей от понимания глубинных причин происхождения феномена. Особое внимание автор обращает на то, что терроризм в своей основе является комплексным феноменом, включающим в себя элементы других, близких ему явлений. В публикации проведен комплексный междисциплинарный анализ феномена терроризма, позволивший выделить как его отдельные стороны, так и показать их взаимосвязь. Прослежена аналогия терроризма с такими явлениями, как террор, война и экстремизм. Использование междисциплинарного анализа позволило расширить понимание «насилия двадцать первого века» без демонизации его главных акторов. В статье особое внимание уделяется проблеме взаимного влияния средств массовой информации и террористических организаций. Возможно ли существование терроризма вне рамок СМИ? Данный вопрос затрагивает огромный пласт современных проблем: от этики журналистов до легитимности ограничения в пользовании сети Интернет. Ответы на поставленные вопросы помогут взглянуть на терроризм не просто как на негативное явление современности, а как на автономное социальное символическое пространство, существующее в контексте глобализации.

Осмысление природы западной цивилизации так или иначе происходило практически во всех неевропейских обществах, с ней столкнувшихся. Особенно острым и ярко выраженным этот процесс был в колониальной Индии. Представителям созданной колонизаторами новой общественной элиты приходилось подвергать рефлексии не только устои собственного и европейского обществ, но и рассуждать на темы, касающиеся своего подчиненного и достаточно сложного положения в этой политической системе. В данной статье анализируются взгляды знаменитого бенгальского писателя XIX в. Бонкимчондро Чоттопаддхая. Он являлся не только известным писателем, но примером наиболее успешного для бенгальских реалий тех времен человека. Получив блестящее образование, достигнув потолка в карьерной лестнице, он начинает публично высказывать достаточно смелые по тем временам и для своего положения суждения. В публичной переписке с одним видным европейцем, руководителя Института Генеральной Ассамблеи Калькутты, У. Хасти он начинает защищать от нападок индусскую религию и подвергают сомнению известный тезис об интеллектуальном превосходстве Европы. В своих сатирических произведениях, таких как «записки Комолаканто», он высмеивает не только колониальное положение своей страны, но и созданную Западом систему международного права. Оставаясь фактически носителем западного образа мыслей и не оспаривая ключевых достижений европейского мира, Бонкимчондро пытается «вскрыть» многие его проблемы. Тем самым писатель предлагает свой вариант разрешения одного из главных для колониального общества вопросов – дилеммой между вестернизацией и стремлением к самобытности.

Основным предметом исследований в имагологии является образное восприятие «чужого» представителями различных культур. Вопрос заключается в том, «что» (а не «кто») представляет культуру. Ключевым понятием в имагологии является «архетип», который закрепляется веками в фольклоре (сказках, мифологии и эпосах). Именно архетип определяет образы, преобладающие в том или ином народе. Имагологи исходят из того, что образ постоянно меняется. Изменение духовного состояния народа, обусловленное определёнными событиями, активизирует соответствующие архетипы. Фенотип, как и образ, также не остаётся неизменным, но меняется под влиянием сил природы (генетика и внешняя среда). Образ формируется под влиянием трёх основных характеристик сапиенса: способности к творческому мышлению, речи и творческому действию (способности создавать предметы быта). Природное окружение оказывает важное влияние на формирование архетипа. В самосознании каждого народа существуют органично связанные с архетипом природные элементы (типы ландшафтов, отдельные реки, вершины гор, степи и.т.д.). О них слагают песни, они занимают важное место в сказаниях и эпосах (вспомним, что значит Рейн для немцев, Волга для великороссов или Карпатский бассейн для венгров). Индивидуальное и коллективное восприятие «чужого» происходит часто избирательно, когда рассматривается лишь часть целого (например, какая-то особенность или отдельная группа целого народа), что неизбежно выражается в предрассудках и стереотипах, даже при условии скрупулезного изучения этого отдельного элемента. «Чужой», с точки зрения имагологии, отнюдь не означает враждебный, всё зависит от того, каким содержанием наполняется это понятие. Осознание контуров своих и чужих культур, народов и цивилизаций позволяет лучше взаимодействовать с «чужими». В данной статье автор представляет потенциальную полезность имагологии с точки зрения разрешения неизбежных разногласий между ценностями и интересами в области межэтнических и международных отношений.

Проблему нормы нельзя считать разрешенной. Особое значение приобретает философское осмысление понятия нормы и ненормальности. Эти два понятия следует обсуждать вместе. Методом исследования послужил анализ нормы и ненормальности в психиатрии и фантастике. В психиатрии фактически имеются только болезни, классификация которых складывалась способом социального конструирования. Представления о норме различны в разных видах психиатрии: в государственной это отсутствие претензий социума к индивиду, в коммерческой – психический комфорт самого пациента, в научной действует статистический критерий. Фантастика – это жанр, в котором норма специально ставится под вопрос. Показано, что статистический критерий не работает для конституирования нормы. Выделяются критерии нормы. Во-первых, норма как возможность коммуникации. Фантастика предлагает для коммуникации ситуации различных культур и различных типов разума. В психиатрической ситуации также возможна коммуникация врача и пациента. Для этого врач должен осторожно и деликатно уловить смещенный вектор смыслов пациента. Он должен относиться к больному, как к человеку. Когда больной закрывается, дело врача – осторожно обойти защиту, не нарушая ее. Во-вторых, норма как возможность совместной деятельности. Взаимопонимание героев фантастических произведений возрастает в результате совместной деятельности. Для психического больного важна совместная деятельность с членами семьи и большим социумом в процессе инклюзии. В-третьих, норма как адекватность. Именно адекватный человек имеет гибкий личностный стержень, позволяющий ему открыться новому опыту. Адекватность больного следует постоянно повышать теми же осторожными приемами, что и в коммуникации. Новизна подхода заключается прежде всего в исключении статистического критерия нормы и введении критерия взаимопонимания и взаимодействия. Вводится также понятие адекватности, которое строится на основе отношения к миру, открытости ему и готовности взаимодействовать с ним. Фантастические миры являются моделью ненормальности, а сюжеты фантастических произведений – мысленной лабораторией по осмыслению и преодолению взаимной ненормальности различных культур и разумов.